О «несуществовании украинского и белорусского народов и языков» с позиций современной истории и лингвистики

Сергей Жаворонков 18 января 2019 Просмотров: 3214

Среди многочисленной литературы, начавшей выходить по странному стечению обстоятельств после свержения Виктора Януковича в феврале 2014 г. (ранее тема мало кого волновала), выделяется недавно вышедшая книга «Русское триединство. Руководство по просвещению змагаров» под редакцией К. Ю. Аверьянова (Минского) — уроженца Белоруссии и специалиста по белорусской истории, публициста, отстаивающего полезность и желательность объединения в единое государство России, Белоруссии и Украины, так как, по мнению Аверьянова, на удивление совпадающего с мнением президента РФ В. В. Путина, это один народ. Аверьянов также считает, что украинский и белорусский язык являются диалектами, наречиями русского языка. Хотя авторы пишут в основном о белорусской истории, но подбор материала в равной степени касается и Украины, поскольку, как они сами подчеркивают, речь идет об одинаковых процессах. Под «змагарами» понимается то же, что и под «свидомыми» по отношению к украинцам, — то есть сторонники национальной идентичности и государственной независимости Белоруссии. Составители этой рецензии посетили и презентацию данной работы в московском клубе «Добрые русские люди», в ходе которой участники дискуссии, в том числе авторы книги, также высказали ряд дополнительных мыслей в русле обсуждаемых вопросов.

Книга позиционируется авторами на стыке науки и политической публицистики, как набор материалов для дискуссий со сторонниками независимости и самостоятельности указанных восточнославянских государств и наций. На обложке остроумно дана картинка: некий античный герой замахивается камнем на огромную змею, — видимо, именно так мыслится авторами процесс «просвещения» (это скан скульптуры, где Геракл борется с Ахелоем-змеем прим. ред.). Сама книга имеет довольно необычную конструкцию — более трех четвертей объема (156 страниц из 200) это цитаты из «великих»: политиков, поэтов, ученых (преимущественно лингвистов и историков). Остальной объем занят введением, заключением и одной главой про историю Белоруссии в раннесоветские времена.

В любой — хоть научной, хоть научно-популярной работе обычно есть историография, практическая часть (собственно исследование) и теоретическая часть: обобщение на основании изученных фактов. Но не в этой книге. Более чем на три четверти монография представляет из себя апелляцию к авторитетам (причем выборочную, о чем см. ниже). Тактика строить всю аргументацию на цитировании авторитетных авторов, наверное, допустима для публицистическо-полемического творчества, но невозможна для научного сочинения. Так что подобная композиция однозначно задает жанровую нишу рецензируемого издания.

Но можно взглянуть и с более утешительной для авторов стороны и сказать, что книга представляет собой добротную хрестоматию на тему, что думали историки и слависты в XIX — нач. XX вв. про таксономический статус восточнославянских идиомов и говоривших на них народностей. В этом плане рецензируемое сочинение можно использовать как вспомогательный материал, например, для университетского курса «История лингвистических учений».

Итак, «тело» книги — это подборка цитат из ученых предшествующих научных парадигм, в каковых цитатах провозглашается два тезиса.

Русские, украинцы и белорусы — единый народ.
Русский, украинский и белорусский суть диалекты единого языка.

Политика: сколько Русей красивых и разных

Показательными являются временные рамки рецензируемой хрестоматии. Это XIX — первая половина XX вв. Почему же так? Почему, например, не XVIII век? Почему не вторая половина XX века или уже начавшийся XXI век? Ответы на этот вопрос носят политический характер. Ведь дело в том, что только в конце XVIII века, с совместной оккупации Польши Россией, Пруссией и Австро-Венгрией (так называемых «трех разделов Польши») современная территория Белоруссии впервые оказалась под властью правителей Москвы. Никогда в истории раньше (даже истории домонгольской Руси) Полоцкое и Туровское княжества не подчинялись Москве и были древнее ее. После монгольского нашествия эти земли, как и большинство земель нынешней Украины, оказались в составе Великого княжества литовского (чей глава носил титул «великий князь литовский, жмудский и русский»), позже объединившееся в 1569 г. с Польшей в Речь Посполитую. В свою очередь, она просуществовала до 1772-1795 г. С Украиной ситуация чуть сложнее, но в целом та же. В домонгольский период лишь краткое время правления Юрия Долгорукого и Андрея Боголюбского Москва и Киев входили в состав одного государства, впрочем, главной столицей его были города Суздаль и Владимир, а не совсем недавно основанная Москва. Речь идет о 1149—1151 г., затем 1155—1157 г., затем 1169-1173 г. После взятия Киева войсками Батыя в 1240 г. на его месте (равно как и на месте белорусских городов) вовсе не возникла черная дыра, как того хотелось бы сторонником теории «триединства». Ссылки на татарский погром совершенно неуместны — в конце концов, Москва, Суздаль и Владимир пали под ударами татар двумя годами ранее. Киев быстро отстроили, еще полвека Киевом правили Рюриковичи в качестве данников татар, а затем — уже не платя дань — стала править русская династия Гедеминовичей, затем литовская Ягеллонов, затем выборные сеймом короли. Во время дискуссии по книге звучали мудрые мысли, что мол не все из тех правителей принадлежали к триединому племени. Ну да, не все, среди них даже три шведа (династия Ваза XVII века) затесалось. Монархии дело такое, национальный состав при них меняется быстро вследствие политических браков. Этих же людей, впрочем, не смущает то, что, начиная со второй трети XVIII века — то есть в то время, в котором они видят исторический идеал, Россией правили тоже ребята и девчата немного не триединые. Бунт казачьей старшины против польских властей поставил Киев и часть украинских земель под определенный контроль Москвы в 1653—1654 гг., при Петре Первом были ликвидированы основные элементы украинской автономии, а окончательно она была ликвидирована в 1775 г. — в те же годы, когда рухнула Речь Посполитая. Таким образом, в случае территории современной Украины ее история в составе единого государства с Москвой насчитывает в лучшем случае три столетия, а в случае с Белоруссией — два столетия. Это несколько маловато для того, чтобы утверждать, что «триединство» было всегда и даже сколь-нибудь долгое время. Так что «историческое» оправдание претензий на власть над Украиной и Белоруссией годится слабо — власть эта по историческим меркам недавняя.

Другой формой оправдания претензий политического контроля Москвы над Украиной и Белоруссией служит то, что, мол, там живут русские, немного разбавленные (подпорченные) поляками и литовцами. Точно так же можно сказать, что в Российской Федерации живут украинцы или белорусы, а не русские. Предки-то тысячелетие назад у них сходятся. Многие «свидомые» и «змагары» так и рассуждают: мол русские это те же украинцы, разбавленные татарами за три столетия ига, а затем столетия завоеваний и интеграции татарских земель. Иго, напомню, на украинских и белорусских землях длилось всего несколько десятилетий. «Свидомые» и «змагары» имеют те же права на исторического предка — Киевскую Русь. Не случайно именно так — «Киевская Русь», вызывая лютый зубовный скрежет у путинцев, называется один из современных украинских батальонов.

Самой же смешной формой оправдания сегодняшних «внешнепатриотических» претензий Кремля является жонглирование этнонимами сквозь века. Мол, мы же русские были всегда, а никаких украинцев и белорусов не существовало. Придется и тут огорчить — современных «русских» в средние века именовали преимущественно «московитянами», «московитами», а их страну — Московией. Лишь в середине XV века один из московских князей, чье имя стало нарицательным в плане справедливости суда, Дмитрий Шемяка догадался именовать себя не только князем московским и иных находившихся в его власти городов, а и «всея Руси», точная дата неизвестна, этот факт установлен по чеканке монет. Впрочем, еще раньше, в начале XIV века так стал именовать себя тверской князь Михаил Ярославич. А самым первым таким «легитимным русичем» был не кто иной, как литовский король Миндовг XIII века, именовавший себя «королем литвинов и многих русинов» (титул «великого князя литовского, жмудского и русского» появился позже). Хитрый мужик был Миндовг, не случайно его имя переводят с литовского как «многомудрый». Кстати, Великое княжество Литовское по всем понятиям было, можно сказать, русским национальным государством: большинство его населения составляли русские, западнорусский язык был официальным устным и письменным (литовский — только устным, первый письменный источник на литовском датируется началом XVI века). Так что известному альтернативному историку Егору Просвирнину, активно пропагандирующему тезис про то, что украинский язык создан в XIX веке австрийским генштабом, стоило бы несколько изменить свою теорию на «литовский генштаб», да и век поправить. Начало XV века будет в самый раз — возглавляемый неким Витовтом литовский генштаб простирал свою власть до Тулы и Рязани, не говоря уже о Смоленске. Кстати говоря, первый московский колонизатор земель современной Украины, Алексей Михайлович, в своих рескриптах XVII века вполне признавал существование отдельных от русских украинцев, называя их «черкасами», и предписывал в связи с колонизацией, ой, простите, «воссоединением Украины с Россией», как это называлось в советских учебниках, обид им не чинить. Впрочем, народ те цари в своих документах часто именовали не русским, а московским. Например, даже в 1700 г., при Петре Первом, в тексте мирного договора между Россией и Турцией^[1] лишь один раз фигурирует корень «рус» - в титуле царя, и целых 11 раз — корень «москов», упоминается в частности «московский народ», с чем мы любителей «несуществования украинцев» и поздравляем. Если верить уважаемому вами Петру Первому, русских-то тоже не существовало, только великий, могучий московский народ. Ах нет, «московский народ» это русские? Ну тогда и «черкасы» - украинцы.

Говоря о фокусничестве, нельзя не сказать пару слов о придуманном путинской пропагандой топониме «Новороссия». 99% населения до марта 2014 г. ничего о нем не слышали. «Малороссия», да, это Пушкин, Гоголь, но никак не «Новороссия». Лишь узкий круг историков, да и то не весь знал, что так называлась губерния, частично захватывающая Украину, частично юг нынешней России, но при этом созданная в 1764 г., а упраздненная в далеком 1802 году, то есть два столетия назад! На эту историческую химеру нам теперь предлагают молиться, причем иногда с позиций «русского национализма». Хотя на Русском марше, объединявшем всех националистов с ноября 2005 г. по ноябрь 2013 г. слыхом не слыхали ни про какую «Новороссию», ни про какую войну с Украиной — не было ни одной такой речи с трибуны, ни одной кричалки в колоннах. Разного рода фанаты «Новороссии», выдающие себя за интеллектуалов, на самом деле оказываются в положении не более чем попугаев, повторяющих передачи Первого канала. Завтра, без сомнения, им можно будет рассказать и про «Новобелоруссию», и про «Новоэстонию», и про «Новофинляндию». Собственно, Сталин же уже создавал в Финляндии «народную республику» и по официальной версии советской прессы, воевал не с Финляндией, а оказывал братскую помощь правительству тов. Куусинена, сидящего в Москве. Пока, слава Богу, умникам рассказали про «Новосирию», и некоторое количество любителей черточек на глобусе уже сложило там головы, не проливая крови братьев-славян и иных европейских народов.

Лингвистика: чиїх дыялектаў будешь?

Итак, перейдем наконец к собственно лингвистической части цитируемых К. Аверьяновым и его авторским коллективом изысканий.

Во-первых, если говорить, что украинский — диалект русского, то с тем же успехом эту формулировку можно перевернуть: русский — диалект украинского, хуже она не станет, но зато становится явно обиднее для авторов-составителей.

Во-вторых, общепризнанных критериев для разграничения языка и диалекта в лингвистике не выработано, поскольку науке это по большому счету не требуется (например, в современной англоязычной литературе сейчас распространяется единый термин lect, обозначающий и язык, и диалект). Популярный среди лингвистов афоризм гласит, что «язык — это диалект, у которого есть армия и флот» (плюс, конечно, необходимо желание объявить себя отдельной нацией). Отсюда, например, такие только что провозглашенные новые языки на территории Югославии, как боснийский и черногорский, которые фактически не отличаются от соседей, но уже считаются отдельными языками, поскольку представляют независимые страны и нации. Кстати, господа, а точно сербский это диалект хорватского? Или наоборот? Ведь история сербского правления над Хорватией вообще меньше века, даже не два, как в случае московского господства над Белоруссией. Наоборот, диалекты, современного немецкого или тем более современного китайского не взаимопонимаемы. Но мы говорим о «немецком языке» и «китайском языке», хотя общеизвестно, что китайцы из разных регионов общаться с помощью иероглифов в состоянии, а вот устно друг друга могут и не понимать. Иными словами, в разграничении языка и диалекта политика обычно важнее лингвистики.

В-третьих, в первые века второго тысячелетия на восточнославянской территории в качественного письменного языка был распространен так называемый. наддиалектный древнерусский, т. е. стандартизированный до определенной степени язык, которому обучались писцы. Памятники бытового живого языка на восточнославянской территории в первые века второго тысячелетия фактически не известны, если не брать уникальный случай с древненовгородскими берестяными грамотами. Поэтому судить о языковой ситуации на восточнославянской территории в это время довольно сложно. Очевидно лишь, что такая большая территория не была лингвистически гомогенной, т. е. должны были существовать региональные языковые особенности. Понятие древнерусский язык (от которого, по традиционной доктрине, произошли русский, украинский и белорусский) — это на самом деле тот самый письменный наддиалектный древнерусский, который плохо отражал реальную языковую картину на огромной восточнославянской территории.

В-четвертых, формальное разделение по лексике (метод, принятый сейчас в сравнительно-историческом языкознании) между праукраинско-белорусским и прарусским датируется VI-VII в. н.э.(!). Это хорошо совпадает с быстрым распространением славянства по Восточной Европе (т.н. славянизация Европы V-VII вв. н.э.). Разумеется, тогда праукраинско-белорусский и прарусский — это были очень близкие диалекты с полным взаимопониманием и взаимным языковым влиянием, т. е. с бытовой точки зрения лингвистическую ситуацию 1-го тыс. н.э. можно было бы охарактеризовать как диалектные вариации единого восточнославянского (разумеется, не русского как такового!) языка.

Полноценное в социальном плане становление украинского и белорусского языков начинается с XIV в. и связано оно как раз с политикой (образование Великого княжества Литовского и т. п.), т. е. когда носители западнорусских диалектов обзавелись «армией и флотом». Они же обзавелись в Вильно и другим предметом суверенитета — печатным книжным двором — в 1525 г., в Москве он появится лишь в 1553 г. Далее языки благополучно развивались, несмотря на то, что положение западнорусского населения современных Украины и Белоруссии несколько ухудшилось даже не после создания Речи Посполитой в 1569 г., а после подписания Брестской церковной унии 1596 г. когда ряд митрополитов православной церкви признали примат папы римского и иные католические догматы и создали униатскую церковь (с сохранением, однако, богослужения и обрядов на своем языке). Уния не обошлась, как сейчас бы выразились, без административного ресурса короля Сигизмунда Третьего, бывшего ревностным католиком, — православные церкви, не поддержавшие унию, стали постепенно захватываться. Впрочем, уже его сын Владислав через год после смерти Сигизмунда, в 1633 г., вполне восстановил веротерпимость, и православная церковь вновь стала легально функционировать (подобной веротерпимости, хотя бы на уровне Сигизмунда, разумеется, не было в Московском княжестве тех времен, где католических или униатских храмов не было в принципе, они появились лишь при Петре Первом). А вот с присоединением украинских и белорусских территорий к Москве начались проблемы. В 1863 г. вышел т.н. «Валуевский циркуляр» - приказ министра внутренних дел П. Валуева, устанавливавший жесткую цензуру на печать литературы на украинском и белорусском и полный запрет ввоза такой литературы из-за границы. Поначалу он рассматривался как временная мера в условиях восстания поляков. Однако и после подавления восстания отменен он не был, а был дополнен еще более жестким «Эмским эдиктом» 1876 г. (несколько смягчен в 1881 г., фактически перестал действовать в 1905 г.).

И вот как интересно получается. По версии альтернативных историков, несуществующий язык несуществующей нации еще только разрабатывался в недрах австрийского генштаба, а его уже запрещали. Точно также запретили печать книг и образование, включая школьное, на всякий случай, и на «несуществующем» литовском языке, а чуть позже — на эстонском и латышском. На территории Царства Польского было разрешено лишь начальное образование на польском языке, в «Западном крае» (современных Литве и Белоруссии) — запрещено и оно. Для любого вменяемого человека, даже если он полагает такую русификацию верной, понятно, что речь шла о чистой политике.

По итогам гражданской войны 1917-1920 г., в которой белые потерпели трагическое поражение, не сумев полноценно объединиться с национальными окраинами против большевиков (цена такого объединения была понятна — признание независимости этих окраин, но Колчаку и Деникину это слишком претило, а разумно настроенные Юденич и Врангель пришли к руководству слишком поздно), в стране надолго установился большевистский режим позитивной дискриминации национальных окраин, затем и советских колоний Восточной Европы и ГДР, а затем и стран третьего мира по всему земному шару, которые, как говорили в те годы, «сделали социалистический выбор». Эта вакханалия была приостановлена в связи с ликвидацией СССР, в котором ключевую роль в августовские дни 1991 года сыграли русские демократы во главе с Борисом Ельциным (хотя, конечно, надо отметить и роль национал-демократических движений окраин, прежде всего республик Прибалтики и Грузии). Россия стала, наконец, моноэтническим государством — более 80% населения составляют русские (по переписи 2010 г.), в СССР их было всего 50% и при переходе к демократической системе в границах СССР легко было возможно сохранить ту же «империю наоборот». Нельзя сказать, конечно, что Ельцин действовал как сознательный националист, но как стихийный — вполне. Несмотря на отдельные исключения (Белоруссия, непризнанные Абхазия, Южная Осетия и Приднестровье), кормить окраины Россия прекратила. А при Путине — начала вновь, добравшись уже до Африки.

В советские годы, с одной стороны, украинский и белорусский язык получили в соответствующих частях СССР официальный статус. С другой стороны, местные националисты недовольны тем, что такой статус они имели наряду с русским и сохраняют, фактически, почти до сих пор — в Белоруссии как второй государственный, на большей части территории Украины как «региональный» (т.е. используемый в государственных учреждениях там, где есть хотя бы 10% носителей соответствующего языка). Соответствующий закон Украины в феврале 2018 г. был признан Конституционным судом недействительным, новый закон пока не принят. Сейчас очевидно, что белорусским языком в Белоруссии владеет меньшинство населения, хотя его доля растет, что касается украинского языка на Украине, то тут ситуация значительно сложнее. Большая часть населения двуязычна, то есть может говорить как на русском, так и на украинском языке. Во время дискуссии на презентации рецензируемой книги, кстати, в очередной раз прозвучали абсурдные заявления про то, что «на Украине и в Белоруссии все знают русский язык». Во-первых, это не так, чему мы свидетели — во Львове или Закарпатье население в большинстве своем не говорит на русском в принципе, во-вторых, точно так же можно сказать что «все в России знают английский язык». Вопрос в том, на каком языке предпочитают говорить. Экономист и историк Кирилл Родионов обратил внимание на занятный факт — до нападения на Украину в 2014 году большинство пользователей социальной сети «Вконтакте», живущие на Украине, устанавливало у себя статус «русский язык», но ситуация стала меняться в ходе нынешней войны, которая, несомненно, сделала для украинизации больше, чем предыдущие 25 лет перестройки и реформ^[2]. Авторы справедливо отмечают, что в Белоруссии в большей степени «белоруссизация» проходит сверху. Однако когда она получила ускорение? Правильно, в 2014 г., когда перед белорусским диктатором замаячила неприятная перспектива «Витебской народной республики», «Гомельской народной республики» и т. п. Абсурд? Отчего же. Разве на этих территориях не действовала финансовая пирамида МММ, чей гауляйтер Пушилин ныне возглавил «Донецкую народную республику»? Найдутся такие и гомельские, и витебские бригадиры МММ. Товарищам Бородаю и Стрелкову-Гиркину тоже все равно, куда начальство пошлет, — как известно, эти жители Москвы прибыли в Донецк в апреле 2014 г. в первый раз в жизни. Так что «змагары» и «свидомые» могут, в какой-то степени, поблагодарить Путина. Как пелось в классической песне, «мгновения спрессованы в года…». В конце концов, в середине XX века практически никто, кроме редких ученых и религиозных деятелей, не говорил в Израиле на иврите, говорили на идише. Ситуация изменилась в течение жизни одного поколения.

Вернемся, однако, к исторической лингвистике и посмотрим, почему же рецензируемые авторы ограничивают свою подборку цитат первыми десятилетиями XX в. или ранее. Ларчик открывается просто: найти современного ученого, который бы заявлял о диалектном статусе украинского/белорусского по отношению к русскому языку, сегодня вряд ли возможно.

С середины XX в. сравнительно-историческое языкознание совершило мощный скачок в развитии. Совершенствовалась методология реконструкции, была разработана теория языковых контактов (позволяющая разграничивать ситуации генетического родства и контактного влияния языков друг на друга), пришло время междисциплинарных коллабораций между лингвистами, генетиками и археологами и т. д., и т. п. Last but not least, лингвистика, по крайней мере в странах первого мира, окончательно освободилась от навязываемой идеологизации, в частности это касается противопоставления между языком и диалектом (если мы заглянем в современные лингвистические справочники, то увидим, что, например, китайский язык в них уже разведен на несколько самостоятельных языков — не диалектов, и именно языков).

Рецензируемые авторы, говоря о диалектном характере украинского/белорусского, цитируют нам кембриджскую энциклопедию 1906 г. Но почему-то молчат о справочнике по славянским языкам R. Sussex, P. Cubberley, The Slavic Languages, вышедшем там же в 2006 г. и явно лучше отражающем современные научные взгляды. Не цитируют наши авторы и современных отечественных изданий, например, том «Славянские языки» в серии «Языки мира» Института языкознания РАН (2005 г.). Нет у них ссылок на классическую книгу Р. Нахтигала «Славянские языки» (1952 г., русский перевод 1963). И т.д., и т. п. Ах да, в любой современной литературе три основных восточнославянских идиома — русский, украинский и белорусский — совершенно справедливо классифицируются как отдельные языки, причем каждый со своим диалектным разнообразием.

Обратимся за наглядной аналогией к химии, науке более строгой, чем лингвистика. В XVII-XVIII вв. в химии господствовала теория флогистона — «сверхтонкой» горючей материи, пронизывающей наш мир. Для своего времени эта теория была хороша и логична (эмпирически обоснована, непротиворечива, с предсказательной силой). Мы могли бы составить обширный реестр цитат из крупных химиков и физиков того времени в поддержку концепции флогистона. Такая подборка смотрелась бы поучительно и была бы полезна при изучении истории естествознания. Но только неуч или безумец будет пытаться сегодня с помощью подобных цитат реанимировать понятие флогистона.

Но сделаем допущение и рассмотрим гипотетическую ситуацию, в которой современные русский, украинский и белорусский близки друг к другу, легко взаимопонимаемы и с бытовой точки зрения однозначно выглядят как диалекты друг друга. Увы, на этом скорбный труд рецензируемых авторов не завершен. Потому что на пути поглощения Украины, Белоруссии и прочего «русскаго мiра» путинским режимом стоят еще три принципиальных вопроса, ответа на которые у авторов нет. Можем пожелать им выработать самостоятельную позицию по следующим пунктам.

Откуда следует, что один язык формирует одну и только одну нацию? Да, конечно, английский король Георг Третий в 1789 г. полагал, что американцев не существует, а есть просто мятежники — англичане. Да, аналогично, третий президент США Томас Джефферсон в 1812 г. полагал, что не существует канадцев, а есть мятежники. Он даже утверждал, подобно Павлу Грачеву, что «проблема Канады решается одним полком». В результате, правда, Георг потерял большую часть американской колонии и собственную власть в Британии, будучи объявлен парламентом сумасшедшим, а канадцы сожгли город Вашингтон, воплотив в жизнь мечты многих «триединых» граждан. И по сей день американцы и канадцы злобно прикалываются друг над другом в быту в духе анекдотов про москалей и хохлов, нам больше всего по душе американская шутка «Sorry I’m Canadian» - переводящаяся на русский язык не «прости, я канадец», а «прости, я дурак». Это, впрочем, не мешает этим странам быть ближайшими союзниками, а не рассуждать, что там, где рождается один канадец, умирает один американец, и наоборот. Являются ли одной нацией таджикский и узбекский гастарбайтеры, говорящие между собой в Москве по-русски? Ну и конечно, кого «не существует» - сербов, хорватов или босняков? Ведь говорят они очень похоже друг на друга.
Откуда следует, что одна нация должна жить в пределах одного государства? Возьмем, например, немцев. Многие столетия они жили во многих государствах. И даже после объединения некоторых из них вокруг Пруссии в середине XIX века на карте остались Германия, Австрия, Люксембург, Лихтенштейн и Швейцария. Последнюю часто приводят в пример какого-то удивительного языкового плюрализма, но мало кто знает, что он существует только в федеральных и не особо полномочных органах, а в более чем половине кантонов единственным официальным языком является немецкий. Да, конечно, Адольф Гитлер сначала полагал, что все немцы должны жить в одном государстве, а затем что все немцы должны сдохнуть, так как не оценили его полководческого гения, с этой целью даже берлинское метро затопил. «Без Гитлера нет Германии». Однако сейчас мы видим, что немецкие государства не только остались, но и все до единого отлично поживают.
Откуда следует, что у России, Украины и Белоруссии гомогенное население? Обратимся к официальным данным переписи. В РФ по данным 2010 г. 81.52% «триединых», в Белоруссии по данным 2009 г. 93.66%, в Украине по данным 2001 г. 95.67%. А теперь посмотрим глазами. Зайдите в любой вагон московского метро — и вы увидите вовсе не только «триединых» людей (ну разве что, если не придумать теорию о «триединстве» узбекских, таджикских и киргизских гостей). Киев, Минск — это белые города, это белые страны, в которых нет 10 млн. только легальных мигрантов (преимущественно из мусульманских стран) и порядка 12 млн. «своего» мусульманского населения. На возражения про крымских татар сразу ответим — их было всего лишь порядка 180 тысяч, и теперь бо́льшая их часть — граждане России. Во время презентации авторы и солидарные с ними спикеры завели и любимую на Путин-ТВ шарманку о «беженцах в Германии». Не одобряя миграционной политики немецких властей (впрочем, в большинстве стран Европы она вовсе не такая), этим знатокам советуем сравнить количество беженцев в Европе и количество «нетриединых» гостей в России (ну или уже сограждан, как террорист-киргиз, взорвавший метро в Петербурге). Можно в миллионах, можно в процентах. По итогам ждем текст про бразилизацию России, у Галковского можно взять основные литературные приемы. Да, безусловно, «бразилизация» обратима. Но сначала надо навести порядок у себя в стране, а затем лезть со своим порядком к соседям.

И в завершение…

В завершающей части рецензий принято отмечать отдельные недостатки и ошибки, поступим так и мы. Там, где заканчивается корпус цитат, начинается авторский текст, составляющий менее четверти листажа. Эти авторские части весьма идеологизированы, производят впечатление написанных второпях и в целом выдержаны в духе того, что «и так всё понятно». Некоторые факты, изложенные в книге, можно прочитать с точностью до наоборот. Это, например, касается итогов выборов в Учредительное собрание в 1917 г. Авторы берут результат блока «Белорусская социалистическая громада» в Минской и Могилевской губернии (менее 1%) и выдают его за то, что мол, сторонники независимой Белоруссии потерпели на этих выборах сокрушительное поражение (в первой губернии более половины голосов собрали большевики, во второй — эсеры). При этом они одновременно говорят, что именно большевики создали, мол, никогда не существовавшую республику Белоруссия и вообще позиционируют себя чуть ли не как монархисты, русские националисты, во всяком случае люди предельно отрицательно относящиеся к советской национальной политике поддержки национализма малых народов. Так ведь и Ильич же, во всяком случае на словах, был большим поборником права наций на самоопределение. Такими же поборниками были и эсеры. Даже придя к власти, Ленин в 1922 г. утверждал, что «…интернационализм со стороны угнетающей или так называемой «великой» нации (хотя великой только своими насилиями, великой только так, как велик держиморда) должен состоять не только в соблюдении формального равенства наций, но и в таком неравенстве, которое возмещало бы со стороны нации угнетающей, нации большой, то неравенство, которое складывается в жизни фактически»^[3]. Так что, белорусы голосовали в 1917 году вовсе не за сторонников триединства и неделимости Руси, как нам сейчас пытаются авторы преподнести. А то что они голосовали за одних, а не за других, — то это их право, на выборах люди предпочитают голосовать за тех, кто на их взгляд имеет шансы победить, а не за каких-то маргиналов, пусть даже с бесконечно умной программой. Не говоря уже о том, что результаты выборов в Учредительное собрание в 1917 г. вовсе никак не соотносятся с нынешними политическими раскладами (будь это так, то российские либералы, как кадеты, набирали бы более 50% в провинциальных центрах европейской России — Воронеже, Калуге, Ставрополе и т. п., они являлись бы их электоральной базой, а коммунисты наоборот лидировали бы в Москве и Петербурге).

И наконец, раз авторы так полюбили цитаты, то вот им еще одна. Почему-то их внимание обошло А. Солженицына, много писавшего о национальных проблемах бывшего СССР, и вместе с тем не «свидомого», не «змагара», и даже не русского либерала. А ведь текст-то классический:

Я с тревогой вижу, что пробуждающееся русское национальное самосознание во многой доле своей никак не может освободиться от пространнодержавного мышления, от имперского дурмана, переняло от коммунистов никогда не существовавший дутый «советский патриотизм» и гордится той «великой советской державой», которая в эпоху чушки Ильича-второго только изглодала последнюю производительность наших десятилетий на бескрайние и никому не нужные (и теперь вхолостую уничтожаемые) вооружения, опозорила нас, представила всей планете как лютого жадного безмерного захватчика -- когда наши колени уже дрожат, вот-вот мы свалимся от бессилия. Это вреднейшее искривление нашего сознания: «зато большая страна, с нами везде считаются», -- это и есть, уже при нашем умирании, беззаветная поддержка коммунизма. Могла же Япония примириться, отказаться и от международной миссии и от заманчивых политических авантюр -- и сразу расцвела. Надо теперь жестко в_ы_б_р_а_т_ь: между Империей, губящей прежде всего нас самих, -- и духовным и телесным спасением нашего же народа^[4].