Скопления верующих носят не религиозный, а политический характер.

В статье «Больше мечетей» Павел Аптекарь («Ведомости», № 3924 от 24.09.2015) высказал предположение, что строительство новых мечетей может привести к снижению бытовой ксенофобии: если у мусульман будет возможность молиться внутри зданий, а не на улице, то и поводов для раздражения у горожан, недовольных перекрытием автодорог, станет меньше.

С этой логикой согласиться сложно. Не секрет, что большинство прихожан столичных мечетей составляют мигранты из Азербайджана и стран Средней и Азии, т. е. тех республик бывшего СССР, где мусульмане являются конфессиональным большинством. Однако ни в Баку, ни в Ташкенте, ни в Душанбе массовых скоплений верующих у мечетей в дни празднования Курбан-Байрам и Ураза-Байрам нет. Причина тому — не только меньшая, нежели в России, степень религиозных свобод (так, в Узбекистане установлен негласный запрет на посещение мечетей подростками, совершеннолетние верующие находятся под контролем спецслужб, а в госорганизациях и учебных заведениях не допускается ношение хиджабов и паранджи), но и тот факт, что в этих странах священные для мусульман праздники носят чисто религиозный характер.

Иное дело — Москва, оказавшаяся прибежищем для миллионов приезжих из республик бывшего советского Юга. В силу слабого знания русского языка, отсутствия профессиональных навыков и неприспособленности к жизни в крупных городах многие из них имеют трудности в адаптации и трудоустройстве. Поэтому для мигрантов Курбан-Байрам и Ураза-Байрам — это хорошая возможность оказаться в кругу своих единоверцев и сограждан, с которыми можно поговорить на родном языке; это также отличный шанс почувствовать себя большинством в городе, в котором все-таки еще доминируют славянские этнические группы; наконец, это способ продемонстрировать, что приезжие — это многочисленный социальный слой, с интересами которого необходимо считаться. Именно поэтому сотни тысяч верующих будут продолжать собираться на Проспекте мира, даже если в столице возвести десяток-другой мечетей.

В том, что такое положение вещей не вызывает энтузиазма у наших сограждан, нет ничего удивительного. Россия впервые в своей истории столкнулась с масштабным притоком иммигрантов из культурно чуждых стран. В советское время миграционные потоки были направлены не из периферии в центр, а из центра в периферию: выходцы из РСФСР по распределению получали работу в республиках Закавказья и Средней Азии, где возводили школы, больницы и университеты. Именно присутствием уроженцев Центральной России объяснялось русское культурное влияние в южных провинциях советской империи. После 1991 года миллионы русских переселенцев были вынуждены уехать из этих республик, чем и объясняется почти полное исчезновение русских диаспор в Баку (295 тыс. человек в 1989 г.), Ташкенте (699 тыс.) и Душанбе (190 тыс.). С их отъездом пришел конец и русскому культурному влиянию: сейчас оно сохраняется лишь в городах Казахстана, который не является «экспортером» мигрантов.

В этой связи масштабный приток мигрантов в долгосрочной перспективе ставит под угрозу преобладание русской культуры в крупнейших российских мегаполисах. Причина — сложность интеграции мигрантов. Стремление глубоко осваивать культуру принявшего общества у мигранта из цивилизационно далекой страны возникает тогда, когда он работает среди граждан приютившего его государства; если же он постоянно находится в среде его соотечественников (как это часто происходит с выходцами из Средней Азии), стимулы интегрироваться пропадают: приезжему не нужно предпринимать усилий для того, чтобы не чувствовать себя чужим социуму. Однако даже если мигранту удается освоить язык, это еще не является гарантией того, что он и его дети будут идентифицировать себя с приютившей их страной. Здесь показателен пример погромов в парижских пригородах, произошедших в 2005 году: в них участвовали потомки африканских иммигрантов, для которых французский язык был вторым родным.

Сказанное не означает, возможностей для интеграции совсем нет: просто ее потенциал ограничен преимущественно выходцами из европейских республик бывшего СССР, которые не исповедуют ислам и для которых русский язык является родным (Белоруссия, Украина, Приднестровье). Что касается приезжих из Закавказья и Средней Азии, то среди них адаптацию легче проходят квалифицированные специалисты, выросшие в тех городах, где русский еще остается языком межнационального общения и где по-прежнему высок уровень секуляризации (например, Бишкек). Если бы справедливо было обратное, то в 1991 году Советский Союз не распался бы по этническим и культурным границам.