Не так давно у вашего непокорного слуги случился увлекательный многочасовой разговор с модной петербургской художницей. Беседа, как часто со мной бывает, неумолимо перешла на политические темы. Такая карма у журналиста, пишущего о политике, что поделать. Каждому собеседнику в определенный момент становится интересно, «что там у хохлов», нужен ли нам такой президент, как вообще обустроить Россию и будет ли весна. Сиди потом и объясняй, что «у хохлов» дела несколько лучше, президент такой нам не нужен, Россию мы обустроим только на обломках РФ, а весны никогда и не было. Никакой, в общем, справедливости в мире, негде голову преклонить — жаждешь приобщиться к высокому искусству, а реальность снова и снова заставляет тебя погружать по локоть руки в ведро живых вшей, которым политика и является. Впрочем, отвлекся. Внезапно собеседница сообщила вашему непокорному слуге, что желает в поиске новых эмоций уйти к левым активистам. Тут следует отметить, что в творчестве моей доброй подруги на всю катушку расправляют плечи декаданс и буржуазность, а ничего краснознаменного нет и в помине. Не без интриги, короче. К тому же, собеседница моя не первая и не последняя среди деятелей contemporary art, рискующих подхватить вирус детской болезни левизны. Самое, в общем, время закатать рукава и провести небольшой ликбез.

Безусловно, несмотря на весь свой оголтелый правый либерализм, я ни в коем случае не запрещаю окружающим придерживаться каких угодно взглядов. Разумеется, цвести должны все сто цветов, а человек имеет полное право быть пусть даже и товарищем коммунистом. Верно и то, что образ условного Эрнесто Че Гевары выглядит привлекательнее для неискушенных граждан, чем Егор Тимурович Гайдар. Привлекательнее, да. Спасибо за это сугубо рыночному институту продажи знаменитых футболок и прочей атрибутики, но не будем раньше времени ехидно хихикать. Однако кому как, а мне невыносимо хочется разобраться в ситуации. Согласитесь, тут не без парадокса — злой либеральный рыночник подарил художнику возможность творить, а до отказа наполненный революционной романтикой коммунист оборачивается как правило Леонидом Ильичом Брежневым, с бульдозерами наперевес штурмующим творца и его работы.

Как же так вышло? Сатана тут кроется в печальных деталях, связанных с подменой понятий. Граждане, далекие от тонкостей политической терминологии, наивно путаются в определениях, полагая, что условный правый в точке своей кульминации становится этаким фашиствующим молодчиком, положившим одну руку на томик «Майн Кампф», а другую вскинувшим от сердца к солнцу, тогда как левый днем и ночью сражается с этим источником зла во имя нашей и вашей свободы. Таким образом, коварный капитализм в смычке с условным Гитлером жаждет сделать нашей планете много зла, а товарищ коммунист обнимет и спасет, потому что все люди братья. В действительности же происходит несколько иначе — фашизм и коммунизм представляют из себя два варианта диктатуры, лишающих индивидуума права на свободу, чего нельзя сказать о капитализме, который к жизненному пространству человека относится с ювелирной деликатностью. Проще говоря — общественное сознание зачем-то нарисовало свастику на статуе Свободы, хотя ей самое место где-то между серпом и молотом.

Эту мифологию в свое время элегантно разоблачила Айн Рэнд в своей статье ««Экстремизм», или Искусство подмены понятий»:

«Документально подтверждено, что на выборах 1933 года в Германии лидеры коммунистов заставляли членов своей партии голосовать за нацистов, объясняя, что побороться с ними за власть они еще смогут потом, но вначале им нужно совместными усилиями уничтожить общего врага: капитализм и его парламентскую форму правления. Совершенно очевидно, в чем цель фальшивого противопоставления фашизма коммунизму: оно представляет как противоположности два варианта одной и той же политической системы; оно уничтожает саму возможность рассмотрения капитализма; оно превращает выбор между свободой и диктатурой в выбор между двум разновидностями диктатуры, таким образом, устанавливая диктатуру как свершившийся факт и предоставляя выбор лишь между диктаторами. Согласно сторонникам этой фальшивой альтернативы, выбор необходимо сделать между диктатурой богатых (фашизм) и диктатурой бедных (коммунизм)».

Связь между фашизмом и коммунизмом почувствовал и французский писатель Пьер Дрие Ла Рошель, издав в 1934 году сборник статей «Фашистский социализм» :

«Разумеется, марксисты высшего ранга вкладывают в свою братскую любовь к Ленину что-то человеческое и разумное, но восторг следовавших за ними толп был не таким взвешенным. Мне, во всяком случае, представляется несомненным то, что волну диктаторской мании в Европе спровоцировал пример Москвы. В этом, как и во многом другом, фашизм Рима или Берлина, Варшавы или Анкары кажется мне скорее следствием тенденции, идущей из Москвы, чем противодействием ей».

Впрочем, ладно бы еще любому стороннику рыночной экономики и права личности на свободу оппоненты незамедлительно набивали тупой иголочкой синюю наколочку в виде свастики. Мы к этому привыкли и даже научились иногда играть с недоразумением в постмодернистские игры, потехи ради вскидывая руку в том самом приветствии. Нюанс еще в том, что, согласно неведомым причинам, капитализм очень удобно обвинять примерно во всех существующих в мире грехах. В свое время этот парадокс заметил экономист Людвиг фон Мизес в своей книге «Социализм»:

«Самая непопулярная вещь сегодня — это свободная рыночная экономика, то есть капитализм. Все, что сегодняшнему обществу кажется неудовлетворительным, приписывается его влиянию. Атеисты обвиняют капитализм в сохранении христианства. <…> Проповедники возлагают на капитализм ответственность за распад семей и поощрение разврата. А прогрессивные деятели считают, что благодаря капитализму сохраняются якобы устаревшие правила и запреты в сексуальной сфере. Практически все уверены, что бедность — результат капитализма».

Парадокс же кроется еще и в том, что даже в современной России, которая куда более близка к подернутому дымкой наивно понятых консервативных ценностей латиноамериканскому авторитаризму, чем к свободному капиталистическому государству, разнообразные приятные вещи случаются исключительно благодаря системе старых и добрых рыночных отношений между людьми. Вот, например, давние мои знакомые, страшные и решительные сталинисты, однажды придумали знаменитую ныне акцию, получившую в широких кругах название «Сталинобус» - скинулись кровно заработанными рублями, договорились с владельцами маршрутных такси, заплатили собственникам деньги, в результате чего на автобусах появился лик Сталина. Есть мнение, что будь у власти товарищи коммунисты, то нарисовать даже на собственной машине того же Иосифа Виссарионовича едва ли получилось бы без оформленных в печальные приключения последствий. Вдруг портрет генералиссимуса канонам не соответствовал бы, что страшный грех.

Совершенно верно, капитализм настолько котик, что позволяет даже критиковать себя сколь угодно громко. Более того, он даже дает возможность на этой критике заработать — «Доктрина шока» и «No Logo» неистовой Найоми Кляйн неплохо продаются. Стоят, правда, дорого. Бедным и угнетенным пролетариям такое чтение не то, чтобы по карману.

Хотя, с другой стороны, если слишком часто хвалить капитализм, он же испортится от панегириков во все края. Так что, быть может, и черт с ним, пусть современный художник бросается в объятия ежовых рукавиц левачества. Рынок добрый, рынок готов удовлетворить спрос и на такую духовность.