«Мой добрый русский народ» - один из любимых эпитетов светила интеллектуального национализма Егора Просвирнина. Такие же задушевные интонации в отношении нашего народа часто слышатся в колонках Олега Кашина, например, в его недавней «Вырваться за флажки». Читая что Кашина, что Просвирнина, так и видишь народ-богоносец в образе заколдованной прекрасной спящей царевны, которой пока просто не повезло в том, что ей до сих пор не явился принц, способный разбудить нежным поцелуем.

Такой образ, конечно, очень льстит национальному самолюбию. Однако, говоря о вековых взаимоотношениях «народ — власть», куда более точно их суть отражает одна из сюжетных линий фильма Алексея Балабанова «Груз 200». Да-да, с ментом-маньяком Журовым и похищенной им девушкой Анжеликой, похищенной и подвергнутой самым изощренным издевательствам.

В своей статье Олег Владимирович сетует на вековой обман простодушного народа что диктатурой (государством), что «врагами диктатуры» (пятоколонные либералы? злокозненный Запад?). Мол, ни одна из сторон не хочет взять народ в свои союзники, а все его, извините, пользуют по своему разумению.

«Если бы наша диктатура взяла мой народ в союзники, получилась бы, наверное, непобедимая империя. Если бы мой народ себе в союзники взяли враги нашей диктатуры, то от диктатуры бы ничего не осталось. И, я думаю, именно поэтому мой народ никто никогда не возьмет в союзники — это нарушило бы хрупкий баланс, который нравится и диктатуре, и ее врагам.»

Про некий хрупкий баланс — это, конечно, очень милое рассуждение, не имеющее ничего общего с реальностью. А реальность, данная нам во всех ощущениях, состоит в том, что в своей глубинной, феодально-бандитской сути российское государство не менялось со времен Ивана Грозного, что блестяще показал Алексей Широпаев в статье «Диагноз: государство — оккупант». Опричники Ивана Грозного, солдаты и офицеры сталинского НКВД, путинские силовики — неизменный стержень российского государства последних 500 лет, самая его, как любит говорить Константин Крылов, «мякотка».

По Кашину получается, что русскому народу не повезло в том, что ни один из правителей не разглядел в нем полноправного субъекта общественных отношений. Но, видите ли, с тем же успехом упрекнуть отмороженных цапков в том, что они похищали и жестоко насиловали сотни девушек в Кущевской — вместо того, чтобы взять их в жены, оберегать и лелеять. Ровно с тем же успехом можно упрекнуть ментов-садистов казанского ОВД «Дальний» в том, что они не блюли букву закона в отношении задержанных, а сажали их на бутылки из-под шампанского.

В это, возможно, трудно поверить, но все эти прекрасные люди и не собирались рассматривать своих жертв какими-то там субъектами отношений. Отношения здесь могут быть только «хозяин — раб», причем с рабом можно сделать что угодно. Всячески пытать и насиловать, например. Что, собственно, и происходило на протяжении последних столетий, и происходит с российским обществом в наши дни.

Дарованная Александром Вторым отмена крепостного права в 1861-м году де-юре изменила лишь статус крестьян. Из крепостных они превратились в обязанных — в том числе ходить на барщину и платить оброк. Также помещики по-прежнему могли пороть крестьян на конюшнях (причем, по мнению некоторых историков, после 1861-го пороть стали еще больше). В 1917-м, когда левиафан царской России ослабел, пришли большевики, задурившие крестьянам головы, пообещавшие им истинную волю и свою землю. Результат известен: коллективизация, продразверстки, лютые сталинские репрессии с миллионами жертв в виде расстрелянных и погибших в лагерях от голода, холода и болезней.

«Освободители» русского крестьянства пришли, чтобы окончательно его растоптать, выморить голодом, а потерявшие волю к сопротивлению остатки загнать в колхозные бараки и обречь на полурабский труд на нужды советской власти. Позитивные изменения были налицо: унизительную порку на конюшнях заменили лагерями и расстрелами.

Потом, начиная с Хрущева и заканчивая Ельциным, были кратковременные оттепели, которые, впрочем, ничего не меняли в глубинной сути отношений «власть — народ». Путин, Сечин, Иванов и прочие персонажи «кооператива Озеро» - плоть от плоти «совка», который в 1991-м хоть и сильно усох в размерах, но де-факто не издох, а всего лишь залег в берлогу на спячку до лучших времен. Сегодня история повторяется по одной и той же спирали безысходности, заложенная Иваном Грозным ублюдочная матрица российской государственности самовоспроизводится снова и снова.

Ты — мой раб, я — твой господин. Что захочу, то с тобой и сделаю. Захочу — запорю насмерть на конюшне. Захочу — бутылку в зад засуну и буду наблюдать за твоими мучениями. Почему? Потому что МОГУ и ХОЧУ, вот почему.

Кущевка с многолетними массовыми изнасилованиями, «крышующими» Цапков прокурорами и молчащими родителями изнасилованных школьниц, ОВД «Дальний» с садиствующими ментами и посадками задержанных на бутылку — голая концентрированная суть российского государства, двуглавого мутанта из бандитов и силовиков, часто схожих в привычках и поведении до степени смешения. Именно поэтому балабановский «Груз 200» - один из самых жутких, пронзительных, и в то же время снайперски точных фильмов про Россию.

Привязанная к кровати голая, грязная и подвергаемая изощренным издевательствам жертва капитана Журова — дочка местного партийного князька Анжелика — и есть та самая «спящая царевна», на которую усиленно намекают Кашин с Просвирниным. Насилуемая страна и насилуемый народ в едином образе. И, простите за невзоровский натурализм, вводимая внутрь бутылка олицетворяет пресловутую «вертикаль власти», самовоспроизводящуюся со времен Ивана Грозного.

Здесь самое время воскликнуть: но ведь эта бездушная власть, все эти опричники-беспредельщики — они же не с Марса к нам прилетели! Ну конечно, не с Марса, не с Альфа Центавра и не с Сириуса. Все они, включая сына заводского рабочего Владимира Владимировича Путина — крайняя плоть от плоти народной. В этом-то и состоит экзистенциальный ужас русской безысходности: в добровольном принятии правил игры «раб — господин» до полного самоотождествления со своим мучителем.

Лучше всего это видно на примере срочной службы в российской армии с разделением на «молодых» и старослужащих. Мечта среднего «духа» - не в том, чтобы в казарме полностью и навсегда прекратились издевательства, а в том, чтобы самому поскорее стать «дедом». Чтобы уже самому всячески мучить и унижать свежеприбывших «духов». Вот почему ни чудовищная коррупция российского чиновничества, ни беспредел и безнаказанность стоящих над законом опричных силовиков не вызывают в народе-«богоносце» отторжение на уровне лютой ненависти.

Ну да, сволочи. А что ты хотел? Жисть такая. А кто бы на их месте не воровал? И я бы воровал, и ты. Куй железо, пока горячо.

Пятьсот лет государственного насилия с короткими перерывами привели к массовому «стокгольмскому синдрому». Искореженное вековым изнасилованием общественное сознание является основой для пресловутого «рабского менталитета», в рамках которого государство целиком отождествляется со страной, отдельно взятая человеческая жизнь по умолчанию считается ничтожной на фоне мифических «национальных интересов», и из поколения в поколение воспроизводится вера в необходимость «твердой руки» (которую на деле заменяет бутылка из-под шампанского). А если нашей суверенной «твердой руки» вдруг не станет, то страну якобы немедленно оккупируют западные бусурмане, жаждущие высосать из наших суверенных недр нефть, газ и духовность.

Поэтому, каким бы плохим порой ни казался царь-батюшка — уж лучше он со своей лихой опричниной и бессовестными алчными боярами, чем оккупация злокозненной НАТОй. А ежели вдруг с социальным лифтом повезет — тут уж, конечно, грех упускать возможность самому стать чиновником или силовиком. Жизнь-то одна, и прожить ее нужно так, чтобы не было мучительно стыдно за свое лоховское нищебродство.

Именно самоотождествление «молчаливого большинства» со своими угнетателями и является причиной путинской несменяемости последние 16 лет, против которой не было ни одного бескомпромиссного стояния на площадях с сопротивлением опричнине. Именно это молчаливое одобрение и лежит в основе народной неприязни к умникам-либералам, в идеологии которых заложено чудовищное кощунство — слом традиционной общественной модели с извлечением нашей главной скрепы — бутылки. Именно отсюда — жгучая ненависть значительной части соотечественников к вышедшим на Майдан украинцам, презрительно именуемым «скачущими майдаунами».

Хохлы, вы что, вконец оборзели? Супротив своей законной власти восстали — как же так можно-то, без бутылки внутри? Продались Вашингтону за печеньки, проститутки, поплатитесь еще за свое предательство!

И, казалось бы, перед глазами — масса примеров, когда жертва-общество осознавало себя личностью с чувством собственного достоинства, и восставало против тирании своего мучителя. Начиная с грузинской «революции роз» в 2003-м, заканчивая киевским Майданом в 2014-м. Но все это — не про бесконечное русское долготерпение, где беспросветность бытия ценится за стабильность, пусть и кладбищенскую.

Ориентированное на европейские ценности меньшинство, исповедующее тезис «государство для человека, а не наоборот», неспособно переломить ситуацию, пока его ничтожная доля не достигла некоей критической массы, и обречено на изоляцию и репрессии в той или иной форме при молчаливом одобрении аполитично-провластного большинства.

Казалось бы — абсолютная Безысходность. На самом деле выход из 500-летней сансары, безусловно, есть. Дабы не поднимать с пола статью 280 УК (от 3 до 5 лет за призывы к нарушению территориальной целостности РФ) назовем это — нечто. Нечто, что уже случалось с этой страной четверть века назад. Нечто, к чему сегодняшние кремлевские сидельцы несутся на всех парах, приближая этот момент своей тупостью, своей жестокостью, своим поведением алчной наглой ненасытной Орды, ставшей прообразом Московии Ивана Грозного. Потомки этой Орды сегодня обгладывают кости нашей Родины, которой у нас с вами — давайте скажем честно — никогда и не было.

Это нечто обязательно случится, возможно, при нашей с вами жизни. А другой оптимистичной ноты для завершения у меня для вас нет.