Одна из основных тем рассуждений представителей демократической оппозиции о судьбе России после 24 февраля, это утверждения о якобы неизбежности ее распада. Кто-то рассуждает об этом с точки зрения политической пользы для мира (не особенно объясняя, почему это вообще должно произойти), как условие её демилитаризации и утраты ей угрозы для окружающих стран. Кто-то утверждает, что Россия как империя просто не до конца распалась, и этот процесс пора завершить (опять-таки, без аргументов и доказательств). Есть те, кто, ничего не говоря о пользе или вреде подобных событий, считает что к распаду могут привезти последствия введенных против РФ беспрецедентных санкций. Их логика носит экономический характер: деградация из-за санкций части регионов, особенно удалённых, на фоне ослабления центральной власти, может создать у региональных элит соблазн махом решить все проблемы, просто отделившись от РФ (отделился, и таким образом автоматически вышел из-под санкций — яркий пример рассуждения Марата Гельмана).

Насколько все эти утверждения реальны и соответствуют известным нам историческим и политическим закономерностям?

Многочисленные отсылки к «незавершённому» распаду СССР как мотив якобы неизбежности распада РФ не состоятельны. Во-первых, совершенно разный политико-институциональный и исторический контекст. Это касается как правового статуса республик-«учредителей», начавших распад СССР; распада де-факто скреплявшей СССР КПСС; так и того обстоятельства, что к концу 1991 все союзные республики имели избранное населением легитимное руководство, тогда как Президент СССР М.Горбачев опирался лишь на формальную легитимность союзных многоступенчатых органов, избранных на менее конкурентных и менее легитимных публично выборах 1989 года (сформированных ранее, чем свои органы власти избрали союзные республики в 1990-м). Главным, конечно, был диссонанс прямой легитимности избранного населением Р. Ф. Бориса Ельцина и не имевшего прямой легитимности Горбачёва.

По итогам переписи населения СССР 1989 года ни в одной союзной республике, кроме РСФСР, русские не составляли большинства (в РСФСР 81,5%, из иных республик больше всего русских было в Казахстане — 37,82% при 39,7% казахов). Таким образом, это были преимущественно сложившиеся образования с собственными этническими группами и национальными элитами, фактически это были протогосударства. Как правило, империи и их наследники распадались по уже имевшимся внутри империй границам на территории, имевшие к этому времени собственную политическую, этническую и/или культурную идентичность и историю. То есть фактически они и так состояли из протогосударств, которые в основном объединялись либо фигурой монарха, либо неким коллегиальным органом. Понятен и объясним распад колониальных империй, когда отделяются удалённые территории, объединенные с метрополией в основном формально. Распада на разные государства при наличии единой территории с единым этническим большинством, языком, религией, политической культурой, при этом ещё и единой транспортной системой и т. д., припомнить сложно.

В РФ же по переписи 2010 года во всех краях и областях доля русских составляет от 80% до 95%, самый низкий процент русских в Астраханской области (67,57%) и Ульяновской области (73,58%). Из национальных регионов доля русских больше половины в Адыгее, Алтае, Бурятии, Карелии, Коми, Мордовии, Удмуртии, Хакасии, Еврейской А. О., во всех 4 автономных округах. Таким образом, в подавляющем большинстве регионов нет никаких культурно-этнических оснований для обособления. В тех немногих регионах, где есть доминирование местных этносов (в первую очередь вспоминается Татарстан — татар 53,2% и русских 39,7%), возможная сецессия ограничивается тем обстоятельством, что это преимущественно фактические анклавы (полностью окружены территорией иных регионов РФ и не имеют внешних границ). Имеют внешние границы из регионов с доминированием местных этносов только приграничные регионы Северного Кавказа и Тыва (здесь тувинцев по переписи 2010 года 82%). В Якутии, например, якутов 49,9% и русских 37,84%, но сухопутные границы у Якутии только с другими регионами РФ, на севере — Северный Ледовитый океан. Даже в Бурятии русские составляют 66%.

Что касается политико-институциональной системы, то здесь ситуация с СССР образца 1991 в современной России ещё более отлична. Хотя в СССР в некоторых случаях и практиковалось перемещение кадров между регионами, чрезмерная ротация явно не поощрялась. В основном массовым перемещением кадров между регионами занимались во времена Сталина и Хрущева, при Брежневе установилась кадровая стабильность. Только М. Горбачев во второй половине 1980-х начал массовое обновление корпуса региональных руководителей, но при этом повсеместно к власти приходили местные кадры из недр местной партийно-хозяйственной элиты. Единственный пример «варяга» во главе союзной республики в 1980-е это Г. Колбин в Казахстане. Как правило, в позднем Советском Союзе руководители регионов работали годами, а иногда десятилетиями. Таким образом, республиканские элиты этого времени были вполне сложившимися и сплочёнными, могли выступать как организованная сила.

Современные российские регионы не только преимущественно моноэтничны (а история не помнит распада территориально сплоченных государств с единым этносом — распад империй 1918 это как раз пример распада по внутренним границам на территории с выраженной этнической и культурно-исторической самоидентификацией), они не имеют никаких единых административных элит. Именно это — разрушение региональных элит как субъекта — было стержнем всей региональной политики центра начиная с 2000-го. Дело не просто в отмене выборов губернаторов (их возвращение в 2012 во многом осталось техническим — это-де факто тоже назначение, но с утверждением на последующем голосовании полуреферендумного типа), а в утрате губернаторами политической и административной самостоятельности при одновременной крайне высокой ротации губернаторского корпуса (они просто не успевают укрепляться) и массовом назначении «варягов» не только на посты самих губернаторов, но и внутри самих администраций.

Фактически сегодня губернаторы во многом перестали быть «хозяевами» собственных администраций, вынужденно работая с отраслевыми «комиссарами», которых им согласовывает то или иной ведомство. Администрации всё чаще перестают быть командами, напоминая набор плохо связанных друг с другом менеджеров, больше ориентированных на профильных московских начальников. В таких условиях губернатор становится просто клерком, но с политической ответственностью. Вертикаль в реальности не одна, а распадается на множество параллельных вертикалей.

Первым у губернаторов отобрали право влиять на назначение региональных силовиков. Второй «внутренней вертикалью» внутри исполнительной вертикали, после силовой, стала финансовая. Практикой стало согласование с Минфином Р. Ф. назначения руководителя регионального финансового органа. из числа лиц, отвечающих квалификационным требованиям (установлены постановлением Правительства Р. Ф. постановлением от 6 ноября 2004 года № 608). Также стало практикой согласование с Администрации Президента Р. Ф. назначение профильного вице-губернатора (или иного чиновника, в зависимости от структуры администрации региона) по внутренней политике, и даже закрепленных за регионом политтехнологов. В 2014 практику согласований назначений глав профильных региональных ведомств ввёл Минпромторг с 2014, заключая с региональными властями соглашения (формально эта процедура допускается, но не является обязательной). В конце 2018-го правительство предписало губернаторам согласовывать с Рослесхозом (находится в ведении Минприроды) кандидатов на должность регионального министра природных ресурсов и экологии. В мае 2020 Госдума наделила Министерство просвещения правом согласовывать региональных руководителей сферы образования, а сами региональные министры получили право согласовывать аналогичных чиновников городского и районного уровня. Минъюст получил право согласовывать региональных руководителей управлений ЗАГС. В том же 2020 ввели обязательное согласование с федеральным Минздравом кандидатур на должности глав региональных органов управления здравоохранения. Все эти поправки всегда обосновывались необходимостью усиления контроля за качеством деятельности ведомств и повышением их эффективности. Аналогичная система касается сейчас практически любых профильных ведомств.

Эту систему, в которой губернаторы существенно утратили даже самостоятельность в проведении кадровой политики, закрепил федеральный закон от 21.12.2021 N 414-ФЗ «Об общих принципах организации публичной власти в субъектах РФ». Его статья 4 прямо указывает, что федеральные органы исполнительной власти могут участвовать в формировании органов исполнительной власти субъекта Федерации, в том числе в сферах образования, здравоохранения, финансов, государственного регулирования тарифов, а также осуществляющих региональный государственный жилищный контроль (надзор), региональный государственный строительный надзор, региональный государственный контроль (надзор) в области долевого строительства многоквартирных домов и (или) иных объектов недвижимости, в форме согласования назначения на должность по результатам проверки соответствия кандидата на замещение должности установленным нормативными правовыми актами РФ квалификационным требованиям или иным требованиям и (или) согласования освобождения их от должности. Статья 34 отдельно оговаривает эту процедуру для финансового органа субъекта Федерации.

«Ближний» круг губернаторов в результате почти повсеместно сузился до руководителей своих аппаратов, помощников и секретарей. Эту формальную картину усугубляет фактический состав губернаторского корпуса. В условиях массовой замены губернаторов в 2016—2022 годах, новыми назначенцами стали преимущественно варяги-«технократы». Минимизация личных и иных связей с регионами назначения, и соответственно «неотягощенность» никакими внутрегиональными обязательствами как политического, так и экономического свойства при реализации федеральной политики, вероятно, были одним из ключевых соображений при формировании такой политики. Если в 2012—2015 из 26 новых назначенных губернаторов (не считая избранного «вопреки» С.Левченко в Иркутске) «варягов» было 10 (38%), то в 2016—2020 из 80 назначенных (не считая избранных «вопреки» Сипягина, Фургала и Коновалова) в 66 регионах (14 регионов пережили более чем одну смену власти) «варягами» были уже 57 (71,3%). Среди действующих губернаторов на начало июня 2022 варягов 48 (56,5%). Среди заместителей губернаторов последние годы доля варягов держится на уровне трети.

Сам настойчиво транслируемый термин «технократ» говорит в первую очередь о функциональных задачах выполнения поставленных задач из федерального центра и не предполагает значимой самостоятельной политической роли. Могут ли быть таким образом устроенные администрации, да еще и постоянно ротируемые, центром кристаллизации каких-либо региональных интересов? Крайне сомнительно, и этим ситуация радикально отличается от позднего СССР. Их опора находится не в регионе, а в федеральном центре, они не являются выразителями интересов ни региональных элит, ни населения. В основном региональные элиты представлены в настоящее время в региональных законодательных собраниях. Однако они также повсеместно эшелонированы в состав «Единой России». Теоретически при крайнем ослаблении системы брожение может начаться и там, но всё-таки возможности администраций по организации какого-либо обособления и довольно слабых по полномочиям российских ЗС слабо сопоставимы. Органы МСУ также центром кристаллизации обособления регионов стать вряд ли смогут. Почти повсеместно выборы мэров населением отменены, «отбор» через конкурсные комиссии де-факто тоже назначение. Редкий мэр крупного города в настоящее время работает больше одного срока полномочий, являясь, по сути «замом губернатора по региональному центру».

Так что с политико-институциональными условиями нынешней РФ на региональном уровне очевидных игроков в сторону организации распада не просматривается. Низовое не организованное брожение вряд ли может представлять угрозу системе. «Экономический сценарий» отделения для ухода от санкций теоретически можно представить, но только в том случае, если ситуация останется стабильно плохой на многие годы и не будет представлять никакого просвета на изменения к лучшему. На короткой дистанции, если произойдет смена власти на федеральном уровне и появится надежда хоть на какой-то позитив, «экономического отделения» вряд ли стоит ожидать.

В худшем для страны случае возможно «осыпание» где-то по краям за счет приграничных национальных регионов, имеющих довольно сплоченные элиты и с доминированием локальных этнических групп (Северный Кавказ, Тыва). Но не стоит забывать, что почти все эти регионы являются дотационными и крайне зависят от финансовой поддержки федерального центра.

Эта система напоминает болото. В ней в реальности никому не на что опираться: такие не являющиеся командами администрации точно также не могут быть реальной опорой центра в регионах, как и не могут защитниками этих регионов.

Представим самый катастрофический сценарий: наступает хаос, даже в таких фактически обезглавленных регионах находятся какие-то региональные лидеры, и происходит распад. Сулит ли это реализацию чьей-то мечты про демократизацию и будет ли спасением от каких-то угроз? Вряд ли. Скорее такой сценарий угрозы мультиплицирует. Распад больших стран почти неизбежно порождает множество конфликтов между их осколками ввиду множества причин (не всегда оправданные границы, разделенные этносы, историческая память и т. д.). Если это случится, то не принесёт ничего хорошего ни внутри нынешней России, ни вовне её.

Национальный состав «национальных» регионов РФ (по данным переписи населения РФ 2010 года) с долей русских менее половины