Летом 2013 года я пошла на митинг и попала в автозак. В автозаке сидел довольный бритоголовый мужчина. Он мне сразу понравился. Мы с ним начали про что-то весело шутить, фотографироваться, а потом кто-то окликнул его — «Эй, Пивоваров!». «Ого, вы Андрей Сергеевич» — опешила я и замолчала. Он был известным в Петербурге оппозиционером и членом Координационного совета, бывшим тогда ещё в почёте.
Андрей Сергеевич в свою очередь опешил от того, что его вдруг называют по имени-отчеству и на «вы», смущённо ответил, что да, это он, но можно общаться и проще. Мы просидели ночь в отделении, потом делали акции, потом ездили на избирательную кампанию к Немцову, потом брали власть в партийном отделении, потом снова акции, избирательные кампании, и незаметно пролетели два года, и вот мы в Костроме.

Кострома началась, конечно, маленькой ложью. «Приезжай, дней на 10-12», — звал меня Андрей. Я в Костроме уже полтора месяца. Все эти полтора месяца я каждый день радовалась тому, что у нас самый лучший штаб, самые лучшие волонтёры и самые лучшие перспективы: здесь не было партий-спойлеров, не было конкурирующей оппозиции, не было конфликтов и почти не было провокаций. Ну, пару раз в квартиры к активистам ломились менты. Ну, поставили видеокамеру прямо напротив офиса штаба. Ну, приходили какие-то провокаторы, сняли нелепое видео и назвали наших ребят «бульдожьими мордами». Плавали, знаем.

Всё это закончилось в один вечер. Мы все ужинали, позвонил Андрей. «Мы в Проспекте Мира. В Прос-пек-те Ми-ра. Андрей, ты меня слышишь? В Проспекте Мира мы… Что? Да, сейчас подъедем» — кандидат взял юриста и уехал. Недоученных юристов за столиком осталось трое. Мы перебирали в голове статьи У. К. Следственный комитет — это уголовное дело, за что можно было его возбудить? Ничего не придумав, пошли спать. В шесть утра я проснулась из-за сна, в котором мне звонил Андрей и говорил, что всё в порядке, его отпустили, он едет в электричке. Электричек, конечно, в Костроме нет, но меня это успокоило.

Позже, утром, мы узнали про уголовное дело. Наш маленький консилиум из трёх недоюристов и одного настоящего снова не понял ничего. Про материальный и формальный составы преступлений рассказывают на втором курсе юрфака. В 272 статье состав материальный. Это значит, что, пока не наступило одно из неблагоприятных последствий из диспозиции статьи, никакого преступления нет. «Неправомерный доступ к компьютерной информации» сам по себе не является преступлением, пока не произошло модификации, блокирования, уничтожения или копирования самой информации. Переводя с сухого юридического языка: даже прийти к менту в отделение и посмотреть в его базу — не уголовное преступление. Состав преступления отсутствует. Нет никакого преступления, не должно быть никаких судов, СИЗО, передачек, адвокатов, ничего. А они есть.

В суде по мере пресечения адвокаты сказали, что уголовное дело по преступлению в сфере компьютерной безопасности нельзя возбуждать без проведения экспертизы — это распоряжение Генпрокуратуры. Вы думаете, была экспертиза? Нет, конечно. Андрея закрыли на два месяца.

То есть что мы имеем на словах? Состав преступления отсутствует, уголовное дело возбуждать было нельзя. Что мы имеем по факту? Андрей пишет из СИЗО письма с просьбой закинуть ему кетчуп. Что мы понимаем? Это политическое дело, сшитое белыми нитками только ради того, чтобы не допустить оппозицию не то, что до принятия законов, а просто до участия в выборах.

И Андрей, человек, научивший меня понимать политику, ждёт в тюрьме обвинения за то, что, по версии следствия, пришёл в отделение полиции «с целью проверки подписей». Перед нами стояла задача собрать и сдать идеальные подписи. Когда у нас появились токсичные сборщики, таскающие нам нарисованные подписи, мы хотели иметь железобетонные основания для того, чтобы написать на них заявление. Без оснований это называется «заведомо ложный донос» и преследуется по У. К. Да, мы хотели воспользоваться любыми законными возможностями для сдачи лучших в истории Костромы подписных листов и избежать проблем с законом. Желание соблюсти закон и привело Андрея в СИЗО. Чёрт возьми, извините, сажать человека в СИЗО за то, что он куда-то пришёл, шить ему уголовное дело за появление в полицейском участке — это даже для современной России перебор.

А теперь мы стоим в пикетах, собираем передачки, встречаемся по два раза в день с ОНК и ждём писем на волю. К маме Андрея приходит обыск с бойцами СОБРа. Мы вынуждены не агитировать избирателей, а воевать с сотрудниками ФСИН за право передать зелёные полотенца, вместо белых. И всё равно теперь — мы не сдаёмся и верим, что это ужасное недоразумение скоро кончится, что Андрей выйдет на свободу, а заикающийся следователь вместе со своим начальством поймут, на кого нарвались и какую глупость сделали.

Если они думали, что смогут нас напугать — не смогли. Если они думали, что смогут сломать Андрея — не сломают. Если они думали, что мы загрустим и опустим руки — не опустим и, тем более, не загрустим. Мы делаем всё, чтобы, когда Андрея отпустят, он знал, что всё это было не просто так.

Избирательная кампания продолжается, а Андрей пока не просто так сидит в СИЗО. Он греет шконку для тех, кто сфабриковал это идиотское уголовное дело.

Свободу Пивоварову!